Татьяна Романова - В погоне за «Босфором»
– Вы ни о чем не жалеете?
– Нет, – коротко ответила Надин.
Она не стала продолжать фразу, и Дмитрий мгновенно понял, о чем думала его молодая жена, но, разрази его гром, он просто не мог заговорить о сцене в гостиной. Вместо этого он тихо сказал:
– Для меня холостая жизнь осталась в прошлом, в церкви я был честен.
– Надеюсь, – после долгой паузы выдавила из себя Надин и вновь замолчала.
Тяжелая пауза все разрасталась, наливалась чернотой обид, и, спасая их робкий диалог, Дмитрий попробовал заговорить о другом:
– Вы не стали надевать мой подарок – вам не понравилось платье?
– Дело не в этом, – с готовностью откликнулась Надин, – просто, вы же знаете о примете, что жених не должен видеть платья невесты до свадьбы. Я хотела надеть подаренный вами наряд на бал к герцогу Девонширскому.
– Так оно вам все же понравилось?
– Да, оно мне очень идет, – призналась Надин и улыбнулась.
Что за улыбка – как солнечный лучик! Может, у них все еще наладится? Осмелев, Дмитрий предложил:
– Давай звать друг друга по именам и на «ты». Решишься?..
– Я попробую, – смущенно пообещала его жена и после паузы добавила: – Дмитрий.
– Спасибо, Ди, – обрадовался Ордынцев. Он сам не ожидал, что назовет жену так – но имя само слетело с губ. Надин стала для него теперь прекрасной Дианой-охотницей, но как это объяснить, он не знал. Не рассказывать же ей о старинной статуе в Виндзорском замке, так поразившей его когда-то в юности. Вдруг она сочтет это глупым мальчишеством? Однако жена ни о чем не спросила, и Дмитрий промолчал.
Надин говорила с ним просто и искренне, и Ордынцев порадовался – похоже, все их недоразумения остались позади, он суеверно скрестил пальцы, чтобы не сглазить свое везение. За окошком кареты появились серые стены и мраморные пилястры его дома, кучер развернул экипаж к крыльцу, а лакей поспешил распахнуть дверцу.
– Добро пожаловать, – тихо сказал Ордынцев.
Вслед за их экипажем подъехали кареты гостей, и сияющий, как медный пятак, дворецкий провел всех в украшенную цветочными гирляндами столовую. Гости отдали должное искусству французского повара из ресторана «Яр», запили еду изрядным количеством «Вдовы Клико», и за праздничным столом воцарилось искрометное веселье. Даже военный министр оказался на удивление любезным, а Софья Алексеевна наконец-то перестала плакать и теперь нежно улыбалась молодоженам.
По сигналу Ордынцева лакей отворил двери большой гостиной, превращенной в танцевальный зал, и оркестр заиграл вальс.
– Это ты придумал сделать его первым танцем? – удивилась Надин, – я ждала сначала полонез, потом мазурку.
– Я ведь просил тебя оставить мне вальс на балу в Благородном собрании. Вот и захотел получить долг.
– А ты всегда получаешь долги или иногда прощаешь своих должников?
– Только не в этом случае!
Ордынцев вывел жену на середину залы и обнял. Теперь он имел право прижать ее к себе, и к его радости, Надин не отстранилась, ему даже показалось, что она сама прильнула к нему. Дмитрий кружил жену, вдыхал аромат роз из ее свадебного венка, и сейчас хотел только одного – чтобы музыка не кончалась, а он не размыкал объятия.
Потом новобрачная танцевала с другими, и ее мужу оставалось лишь наблюдать за тем, как грациозно она скользит по паркету. Дмитрий с трудом вспомнил, что кроме личного счастья, существует еще и выстраданное дело, которому уже отдано несколько месяцев. Он подошел к военному министру и тихо сказал:
– Ваше высокопревосходительство, у меня есть к вам особо конфиденциальное служебное дело. Я прошу вас принять меня завтра утром, часов в десять, если вам удобно.
– Для молодожена вы собираетесь проснуться слишком рано, – развеселился новоиспеченный граф Чернышев, и Дмитрий понял, что тот уже изрядно пьян.
Стараясь не испортить свой праздник, Ордынцев просто уточнил:
– Вы будете в своем доме на Солянке?
– Вы знаете, где я живу? – удивился Чернышев, а потом вяло махнул рукой: – Ладно, приезжайте в десять, но к полудню я должен быть в Кремле.
– Мне хватит получаса, – заверил его Дмитрий и с облегчением вернулся на свое место.
Наконец гости начали прощаться. Подали экипажи. Стоя на крыльце, Ордынцев с нежностью наблюдал, как Надин машет вслед коляске, увозящей ее мать и сестру. Неужели это все-таки случилось, и синеглазая Диана-охотница стала его женой?..
Он обнял Надин за талию и тихо спросил:
– Пойдем наверх?
Надин поняла. Она не ответила, лишь молча кивнула. Дмитрий проводил ее до парадной спальни, где хозяйку уже ждала переехавшая в новый дом Стеша, а сам отправился в свою комнату. В последний раз повесил он в полупустую гардеробную свой фрак. Завтра все вещи нужно будет перенести в спальню. Дмитрий сбросил жилет и, сжигаемый нетерпением, направился к жене.
Надин полусидела в постели. Свечи в люстре уже потушили, в спальне горел лишь ночник. Он подсвечивал тонкий профиль Надин. Ее плечи в отблесках свечи казались золотистыми, длинные кудри струились по высоко взбитым подушкам, а глаза в полутьме стали темными, глубокими омутами. Она была так хороша, что в это даже невозможно было поверить.
Дмитрий сел с ней рядом. Надин заметно волновалась: он видел дрожь ее полуоткрытых губ. Ничего…Ее страхи уйдут, ведь он будет очень нежным и терпеливым. Дмитрий потянулся к губам жены, но та шарахнулась в сторону и с ужасом прошептала:
– Я не могу. Мне кажется, что нас здесь будет трое…
Глава 24
«Трое в постели!.. В его собственную брачную ночь…Застрелиться что ли?»
Ночь за окном казалась такой же непроглядной и черной, как тоска в душе Ордынцева. Он давно поднялся с постели в своей прежней комнате и теперь, распахнув окно, сидел на подоконнике. Ползущие из сада сырость и холод, как ни странно, приносили облегчение, по крайней мере, Дмитрий чувствовал, что жив. Это было все-таки легче, чем острое – чуть ли не до воя – отчаяние, накрывшее его в первые часы после визита в спальню.
Самым ужасным оказалось то, что Надин, зная о его отношениях с любовницей, решилась на венчание и даже собиралась начать с ним супружеские отношения, но так и не смогла переступить через собственное отвращение. Разум его молодой жены подсказывал ей одно, а сердце требовало другого. Но если с разумом можно было договориться, объяснив все выгоды и преимущества этого союза, то с сердцем даже и не стоило торговаться – оно либо принимало человека, либо нет. Сердце его жены не приняло Дмитрия, и он сам был в этом виноват.
Ордынцев застонал. Раскаленный сгусток отчаяния выжигал душу.
«Что делать? Что делать?..» – стучало в висок.
Может, просто поговорить с Надин? Объяснить, что связь с Ольгой ничего для него не значит? Почему он не сделал этого сразу?
«Какой разговор, когда она шарахнулась от меня, как от чумного? – вспомнил он и признал: – Я бы выглядел не только дураком, но и циником. Тогда все уж точно стало бы непоправимым».
Дмитрий давно замерз, но так и сидел на подоконнике. Тусклое пятно луны лишь угадывалось за тучами, а звезд не было и в помине. Сама природа надела траур по его несбывшимся мечтам и разбитым надеждам. Ордынцев допил очередную стопку анисовой и прикинул, стоит ли налить еще, но решил не суетиться – сегодня его водка не брала. Что же делать? Умолять жену о прощении, вымаливать ласки? Это свыше его сил! Самым простым было бы уехать из этого дома. В конце концов, в Москву он приехал с заданием, а преступника так еще и не поймали.
«Объяснюсь завтра с Чернышевым – и уеду, – решил Дмитрий, – оставлю жене денег, и с глаз долой…»
Так потянуло домой – в Севастополь или в любимый Кореиз.
«Буду считать, что в моей жизни ничего не изменилось, закончу со шпионом и уйду в море».
Вот где он всегда считался королем! Ордынцеву так мучительно захотелось оказаться на палубе своего «Олимпа», что он даже закрыл глаза и представил нагретые солнцем палубные доски, услышал шум парусов и перекличку матросов, бегущих по вантам. Господи, что бы он сейчас ни отдал, лишь бы оказаться на капитанском мостике! Скорее бы утро. Решив разрубить все узлы, Дмитрий соскочил с подоконника и подошел к бюро. Он поочереди зажег свечи во всех канделябрах, и черная, ледяная комната озарилась янтарным светом.
«Вот так и в мою жизнь войдет свет, откроем двери разуму, это всегда приводило к успеху» – утешил себя Дмитрий.
Он взял лист, разделил его пополам, написал сверху фамилию Печерского и принялся выписывать уже известные факты. Постепенно у него окончательно вызрел план разговора с военным министром. Слишком уж острой была ситуация: шпион подобрался к самым важным сведениям о российской армии, ведь именно к Чернышеву стекалась вся документация по этому вопросу, а Печерский считался его ближайшим помощником.
